Пётр валентинович
песни

«Застольная»
Дельвиг/Маноцков

Други, други! радость
Нам дана судьбой —
Пейте жизни сладость
Полною струей.

Прочь от нас печали,
Прочь толпа забот!
Юных увенчали
Бахус и Эрот.

Пусть трещат морозы,
Ветр свистит в окно —
Нам напомнит розы
С Мозеля вино.

Нас любовь лелеет,
Нас в младые дни,
Как весна, согреет
Поцелуй любви.

«Когда я вырасту большой»
Введенский/Маноцков

Когда я вырасту большой,
Я наряжу челнок,
Возьму с собой бутыль с водой
И сухарей мешок.

Потом от пристани веслом
Я ловко оттолкнусь,
Плыви, челнок! Прощай, мой дом!
Не скоро я вернусь.

Сначала лес увижу я,
А там, за лесом тем,
Пойдут места, которых я
И не видал совсем.

Деревни, рощи, города,
Цветущие сады,
Взбегающие поезда
На крепкие мосты.

И люди станут мне кричать:
«Счастливый путь, моряк!»
И ночь мне будет освещать
Мигающий маяк.

«Жил на свете рыцарь бедный»
Пушкин/Маноцков

Жил на свете рыцарь бедный, Молчаливый и простой, С виду сумрачный и бледный, Духом смелый и прямой. Он имел одно виденье, Непостижное уму, И глубоко впечатленье В сердце врезалось ему. Путешествуя в Женеву, На дороге у креста Видел он Марию Деву, Матерь Господа Христа. С той поры, сгорев душою, Он на женщин не смотрел, И до гроба ни с одною Молвить слова не хотел. С той поры стальной решётки Он с лица не подымал И себе на шею чётки Вместо шарфа привязал. Несть мольбы Отцу, ни Сыну, Ни Святому Духу ввек Не случилось паладину, Странный был он человек. Проводил он целы ночи Перед ликом Пресвятой, Устремив к Ней скорбны очи, Тихо слёзы лья рекой. Полон верой и любовью, Верен набожной мечте, Ave, Mater Dei кровью Написал он на щите. Между тем как паладины Ввстречу трепетным врагам По равнинам Палестины Мчались, именуя дам, Lumen coelum, sancta Rosa![2] Восклицал всех громче он, И гнала его угроза Мусульман со всех сторон. Возвратясь в свой замок дальный, Жил он строго заключён, Всё влюбленный, всё печальный, Без причастья умер он; Между тем как он кончался, Дух лукавый подоспел, Душу рыцаря сбирался Бес тащить уж в свой предел: Он-де Богу не молился, Он не ведал-де поста, Не путём-де волочился Он за Матушкой Христа. Но Пречистая сердечно Заступилась за него И впустила в царство вечно Паладина Своего.

«Походная»
Седакова/Чайковский/Маноцков

Вo Францию два гренаде́ра из русского плена брели. В пыли их походное платье, и Франция тоже в пыли. Не правда ли, странное дело? Вдруг жизнь оседает, как прах, Как снег на смоленских дорогах, как песок в аравийских степях. И видно далёко, далёко, и небо виднее всего. — Чего же Ты, Господи, хочешь, чего ждёшь от раба Твоего? Над всем, чего мы захотели, гуляет какая-то плеть. Глаза бы мои не глядели. Да велено, видно, глядеть. И ладно. Чего не бывает над смирной и грубой землёй? В какой высоте не играет кометы огонь роковой? Вставай же, товарищ убогий! Солдатам валяться не след. Мы выпьем за верность до гроба: за гробом неверности нет.

«На холмах Грузии…»
Пушкин/Маноцков

На холмах Грузии лежит ночная мгла…
На холмах Грузии лежит ночная мгла; Шумит Арагва предо мною. Мне грустно и легко; печаль моя светла; Печаль моя полна тобою, Тобой, одной тобой… Унынья моего Ничто не мучит, не тревожит, И сердце вновь горит и любит — оттого, Что не любить оно не может.

«Всякому городу нрав и права…»
Маноцков, сл. Г. Сковороды

Всякому городу нрав и права; Всяка имеет свой ум голова; А мне одна только в свете дума, А мне одно только не йдет с ума.

Всякому сердцу своя есть любовь, Всякому горлу свой есть вкус каков,
А мне одна только в свете дума, А мне одно только не йдет с ума. Петр для чинов углы панскии трет, Федька-купец при аршине все лжет.
А мне одна только в свете дума, А мне одно только не йдет с ума. Тот строит дом свой на новый манер, Тот все в процентах, пожалуй, поверь! А мне одна только в свете дума, А мне одно только не йдет с ума. Строит на свой тон юриста права, С диспут студенту трещит голова.
А мне одна только в свете дума, А мне одно только не йдет с ума.
Тех безпокоит Венерин амур, Всякому голову мучит свой дур, — А мне одна только в свете дума, Как бы умерти мне не без ума.
Смерте страшна, замашная косо! Ты не щадиш и царских волосов, А мне одна только в свете дума, Как бы умерти мне не без ума.
А мне одна только в свете дума, Как бы умерти мне не без ума.
А мне одна только в свете дума, А мне одно только не йдет с ума.

«По небу полуночи»
Маноцков, сл. М. Лермонтова

По небу полуночи ангел летел,
И тихую песню он пел,
И месяц, и звёзды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов,
О Боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нёс
Для мира печали и слёз;
И звук его песни в душе молодой
Остался — без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.

«Пиши пропало»
Маноцков/Шерешевский

Пиши пропало, считай мгновенья
Считай монеты, считай каменья.
Считай забытых, считай никчемных,
Считай количество мыслей темных.

И всё, что видишь, и всё, что чуешь,
И все места, где порой ночуешь
Считай все вещи, все без разбора,
Исчисли разом весь мир, который…

Сложи, умножь, раздели и вычти,
И, вырвав корень, закрой кавычки,
И в счёте, цифре, ищи спасенья
От безысходной тоски осенней.

«И я уйду»
Маноцков/Х-р Хименес

…И я уйду. А птица будет петь,
как пела,
и будет сад, и дерево в саду,
и мой колодец белый.
На склоне дня, прозрачен и спокоен,
замрёт закат, и вспомнят про меня
колокола окрестных колоколен.
С годами будет улица иной;
кого любил я, тех уже не станет,
и в сад мой за белёною стеной,
тоскуя, только тень моя заглянет…
И я уйду; один — без никого,
без вечеров, без утренней капели
и белого колодца моего…
А птицы будут петь и петь, как пели.

«Белый день»
Маноцков/Тарковский

Камень лежит у жасмина. Под этим камнем клад. Отец стоит на дорожке. Белый-белый день.
В цвету серебристый тополь, Центифолия, а за ней — Вьющиеся розы, Молочная трава.
Никогда я не был Счастливей, чем тогда. Никогда я не был Счастливей, чем тогда.
Вернуться туда невозможно И рассказать нельзя, Как был переполнен блаженством Этот райский сад.